Нередко бывает так, что больной или постоянно болеющий ребенок становится звеном, скрепляющим разваливающуюся семью. А ведь каждый ребенок любит и маму, и папу, каждый ребенок хочет, чтобы они оба были вместе с ним, и если его болезнь не позволяет родителям расстаться, то неосознанно ребенок будет стремиться сохранить болезнь.

Поэтому, совершенно закономерно, что часто в план психотерапии ребенка включается и семейная психотерапия с целью коррекции патогенного семейного влияния на ребенка.

Личностные особенности родителей – еще один важный момент, который учитывается при психотерапии ребенка. Личность ребенка формируется по подобию родительских личностей через идентификацию (отождествление) с ними в процессе сложного межперсонального взаимодействия. Формируются и закрепляются индивидуальные особенности, черты характера, которые, как известно, определяют судьбу человека. Вернемся к нашему примеру. Мама Олега имеет невротическое расстройство, которое ограничивает ее адекватность помимо прочего и в роли матери, она тревожна, импульсивна, ее долготерпение сосуществует со вспышками ярости, когда она с трудом себя контролирует. Неосознанно она эксплуатирует роль жертвы, манипулируя семейным окружением. В первый год жизни Олега его мама пережила серьезную депрессию и не могла заботиться о нем достаточно хорошо. Папа Олега инфантилен, имеет склонность уходить от разрешения трудных ситуаций, у него отсутствует способность увидеть себя со стороны (вот одно из его высказываний: «Жена говорит, что я балую Олега, я не понимаю, о чем она говорит, … а машинки я ему покупаю, потому что они ему нравятся»), с огромным трудом он говорит о своих чувствах, точнее, он почти не способен определить, что он чувствует и т.д.

Часто психотерапевт или психолог предлагает одному из родителей или им обоим пройти собственную индивидуальную психотерапию, так как невротические или психопатические личностные черты родителей могут провоцировать психосоматическое реагирование у ребенка, что опять-таки подтверждается многолетними научными исследованиями.

Мы уже упомянули о том, что в самом общем виде психосоматическое расстройство базируется на процессах соматизации психических проблем, то есть проблема из разряда психологической (например, я боюсь завтрашней контрольной) переходит в разряд телесной (например, у меня болит живот). Конечно, в единичных эпизодах такого реагирования нет ничего страшного, более того, для всех людей в моменты сильного стресса характерно проявлять некоторые телесные слабости. Проблемой это становится тогда, когда такие реакции становятся постоянными и при длительном течении переходят в собственно заболевание (например, язва желудка). Один и тот же принцип перевода психического в телесное руководит всем многообразием психосоматических состояний. От чего же зависит, какая часть тела примет на себя «удар»? Почему у одного это желудочно-кишечный тракт, у другого сердце, у третьего легкие? Прежде всего, это зависит от наследственной предрасположенности и от конституциональной слабости определенного органа или системы организма у конкретного человека.

Чем же тут может помочь психолог? Конечно, лечить больной орган – это компетенция врача, задача психотерапевта или психолога состоит в том, чтобы ребенок перестал переводить психическое в телесное. На самом деле, этот процесс изначально нормален у маленьких детей, например, у младенцев в ответ на возрастание напряжения может расстроиться желудок, это известно любой маме. Постепенно по мере того, как формируется и крепнет психика (у новорожденного ведь нет психики, идентичной психике взрослого человека), ребенок становится способным справляться с напряжением, не прибегая к соматическим симптомам. Большинство исследователей в области психосоматики говорят о том, что психика психосоматических больных не получила достаточных условий для созревания и в ней возможен некоторый дефицит, то есть, простите за грубую, но наглядную метафору, в такой психике не все части на месте, а те, что есть, не всегда хорошо функционируют, поэтому такая психика не справляется с задачами личностного роста и адаптации к человеческой реальности и вынуждена опираться на физиологические ресурсы тела, используя названный выше процесс перевода психической проблемы в проблему телесную. В зависимости от глубины дефицитарности психики и уровня стрессогенности окружающей среды психосоматические расстройства будут выражены в большей или меньшей степени. Соответственно, задача психотерапии – укрепление и развитие психики психосоматического больного, для чего используются специфические методы.

Внимательный читатель, наверное, уже заметил, что несколько раз мы упомянули о стрессе. Стресс может провоцировать появление либо рецидив психосоматического расстройства, что отмечают ведущие специалисты по психосоматике. Такая связь между стрессом и психосоматическими проявлениями существует. Но не всякий стресс и не для всякого ребенка или взрослого послужит катализатором психосоматического недуга, ведь не каждый ребенок будет покрываться сыпью в ответ на насмешки одноклассников, и не каждый взрослый сляжет с головной болью после разноса начальника. Помните, после примера с Олегом и его мамой я отметила, что любой, кто скажет, что эти проблемы у ребенка развились на нервной почве, будет почти прав. Почти, но не полностью. Многое  зависит не только от переживаемого стресса и биологических характеристик, но и от силы личности, особенностей психической структуры и от окружения ребенка.

Наибольшее значение имеют те очень рано складывающиеся особенности психики, которые формируются в первичной системе мать-младенец. Переоценить важность этого раннего взаимодействия матери и ребенка для понимания психосоматических соотношений невозможно. Кстати, именно по этой причине многие психотерапевты не стремятся брать на психотерапию психосоматических больных, потому что корни этих нарушений лежат очень глубоко и требуют кропотливого и длительного психотерапевтического лечения.

Итак, чтобы перейти к рассмотрению ранних отношений, еще раз обратимся к тому, что часто болеющие люди НЕОСОЗНАННО используют механизм соматизации, т.е. проблема из разряда психологической переводится в разряд телесной, например, ребенок обижается или злится на маму, но не осознает, не понимает своей злости или обиды, проще говоря, он абсолютно не чувствует никакой обиды и никакой злости, а вместо этого покрывается сыпью, или ему становится трудно дышать, или тут же у него обостряется хронический тонзиллит.

То есть, ребенок (как и часто болеющий взрослый, впрочем, тоже) говорит не словами, а симптомами, говорит телом.  Это такая особенность часто болеющих детей: сообщать информацию, не используя речь. Каждый из нас когда-то имел такой опыт, когда мы были младенцами. Мы не использовали речь, но наши мамы понимали, что нам холодно или жарко, что мы голодны или устали, что нам страшно или радостно. Наши мамы без слов с нашей стороны «отгадывали» наши потребности и старались их удовлетворить. Постепенно взрослея, мы осваивали речь и уже при помощи слов доносили до окружающих информацию. К сожалению, не все люди в полной мере овладевают речью для выражения своих чувств и мыслей, иначе, откуда бы взялось так много людей, страдающих психосоматическими расстройствами?

Дело в том, что между чувством или желанием и речью есть еще один промежуточный шаг: а именно осознавание своего чувства или желания. Согласитесь, если  я не осознаю, например, своего страха, то я совершенно ничего не могу о нем сказать, даже если вполне владею речью. А страх-то все равно присутствует, просто я о своем страхе ничего не знаю (читатель, конечно, поймет, что речь идет о бессознательном страхе, впрочем, бессознательным может быть любое чувство, желание или фантазия). И тогда, поскольку я ничего не могу сказать о своем неосознаваемом страхе, за меня начнет говорить мое тело, например, при помощи приступа тахикардии или при помощи повышения давления.

Как же получается, что одни люди способны осознавать свои чувства и желания и использовать речь для выражения этих желаний и чувств, а другим людям это не всегда доступно, и за них говорит их собственное тело? Можно предположить, что психосоматические больные как бы застревают в младенческом опыте, когда на любой дискомфорт выдается телесная реакция.

Что же помогает младенцу постепенно, по мере взросления, перестать реагировать только телесно и начать осваивать иные способы общения с окружением? Конечно же, мама (или кто-то, кто ее заменяет, выполняет материнские функции). Именно она помогает ребенку научиться осознавать свое состояние, справляться с ним. Мама помогает ребенку, опознавая и называя конкретные состояния конкретными словами: «Мой хороший проголодался», и ребенок знает: то, что он сейчас испытывает, называется голод; или «Тебе сейчас страшно» и ребенок знает: то, что сейчас с ним происходит, называется страх. Как это у нее получается? Здесь нет никакой особой премудрости и для этого не надо получать специальное образование. Просто такая мама очень чутко реагирует на эмоциональные изменения своего ребенка и имеет доступ к собственным чувствам, желаниям и фантазиям. Такая мама будет способна переживать то же самое, что переживает ее ребенок, а главное, достаточно точно понимать то, что же именно переживает малыш, и она будет относительно безошибочно называть ребенку его переживания, говоря иначе, давать имена его чувствам и состояниям. Такая мама не спутает голод с холодом или страх с голодом, то есть не станет укутывать малыша, в то время как тот плачет от голода или кормить ребенка в тот момент, когда он трясется от страха. Для того, чтобы ребенок, а затем и выросший из ребенка взрослый, мог осознавать свои чувства и желания (и переводить их в речь) мама должна сначала сама почувствовать и понять, что происходит с ребенком, а затем назвать это подходящим словом, ну и, конечно, помочь ребенку справиться с переживанием. Например, малыш впервые увидел огромную собаку, которая громко лает, и оцепенел от этого зрелища. Достаточно хорошая мать (есть у психологов такой термин) скажет ребенку примерно следующее: «Это собака. Ты испугался. Конечно, эта собака такая огромная и так громко лает, что просто страшно на нее смотреть. Но ты не бойся. Смотри, она с хозяином, и хозяин ее крепко держит за поводок, поэтому она ничего плохого нам не сделает». Может быть, она перекинется несколькими фразами с хозяином собаки в зависимости от ситуации, может быть, по желанию ребенка она еще и еще раз разными словами объяснит малышу простые для взрослого, но захватывающе неизвестные для малыша вещи: большие собаки – это действительно страшно, но если собаку контролирует хозяин, это не опасно, и все же не стоит подходить к незнакомым собакам и т.п.

К сожалению, не все мамы так чутки к своим малышам. Вернемся к примеру с собакой. Уставшая, замотанная мама может с раздражением сказать ребенку: «Ну что встал, как вкопанный! Пойдем быстрее! Ну, собака. Ну и что? Собак не видел? Прекрати орать, кому сказала, опаздываем! Если сейчас же не прекратишь, никаких шоколадок, понял?» и ребенок, давясь слезами, прекращает орать. Вроде бы мама добилась того, что ребенок «успокоился», но знает ли мама, из-за чего он орал? Примерно то же самое происходит во многих случаях, когда ребенок не может справиться с чем-то в себе и начинает капризничать, а мама пытается отвлечь его внимание: «Смотри, смотри, вон птичка полетела». Ребенок отвлекается на птичку и перестает капризничать, но знает ли мама, из-за чего он капризничал. Часто не знает. Или не хочет знать. Или слишком устала и у нее нет энергии сделать усилие и прислушаться к состоянию ребенка. Если это происходит редко, то в этом нет ничего страшного, никто не может быть идеальным родителем, а если это происходит постоянно, то и ребенок не будет знать, что с ним, что он чувствует и чего желает, и вместо ребенка заговорит его тело.

Например, малыш испугался собаки, но мама (в силу разных причин) прошла мимо этого факта, тогда ребенок может отреагировать приступом удушья, и мимо этого мама уже не пройдет, такое трудно игнорировать. Если мама в большей степени чужда внутренним переживаниям ребенка, то начнется психосоматический диалог ребенка с мамой, который может длиться всю жизнь. Ребенок повзрослеет, и мамы уже может не быть на свете, а он все будет ей что-то рассказывать на языке своего тела. И будет бесконечно ходить по врачам и спрашивать: «Доктор, что со мной?» А доктор (и один, и другой, и третий) будет разводить руками и говорить: «Ей Богу, дорогой мой, не знаю, что и сказать». Потому что в самом начале мама не знала или не дала себе труда узнать и почувствовать своего ребенка. Отсюда растут корни присущей психосоматическим больным алекситимии, что подразумевает неспособность говорить о своих чувствах, называть их. Если такого ребенка или взрослого спросить: «Что ты чувствуешь?» или «А чего ты хочешь?», то, как правило, ответом (причем искренним)  будет: «Я не знаю».

На первый взгляд парадоксально, но такие мамы, которые глухи к чувствам ребенка, часто очень хорошо заботятся о его теле, добросовестно водят ребенка по врачам, тщательно выполняют все инструкции по лечению, в общем, уделяют много времени болезненному ребенку и очень жалеют его. Все это только укрепляет ощущение ребенка, что нужно заболеть, чтобы тебя любили и уделяли тебе много внимания.

Но не будем торопиться с выводами, не будем спешить с обвинениями в адрес мам. Во-первых, я слишком схематично и достаточно грубо обрисовала ситуацию, об этом пишутся толстые книги с множеством запутанных концепций и малопонятных терминов. Конечно, все гораздо тоньше и сложнее. В короткой популярной статье приходится  жертвовать точностью в пользу доступности изложения. Но одно можно сказать с уверенностью: там, где ребенок использует для диалога свое тело, болезни своего тела, там нарушены отношения матери и ребенка, и как раз самые ранние отношения «мать-младенец».

Во-вторых, у матери могут быть свои причины быть нечуткой к эмоциям и чувствам ребенка: возможна, она сама не получила нужного опыта отношений со своей матерью и не ее вина, а беда, что ей недоступен опыт таких отношений. Возможно, после родов женщина была слишком ослаблена или нездорова, чтобы успешно выполнять эти материнские функции прислушивания к ребенку и называния его различных состояний словами.

В-третьих, в наше время в так называемых цивилизованных странах женщина, к сожалению, под давлением социума вынуждена быть не только матерью, но и успешным конкурентноспособным работником, и сексуально привлекательным партнером, и интересным другом для своего супруга, и вынуждена отказываться от своей женственности. А много ли сил остается на ребенка? Ведь ребенок примерно до трех лет, особенно младенец, нуждается в полном эмоциональном контакте, то есть мать вся без остатка, душой и телом должна принадлежать своему малышу. А если мама в то время пока кормит ребенка грудью, лихорадочно повторяет ответы к завтрашнему экзамену или дописывает полугодовой отчет, то это не контакт. Для ребенка это механический контакт, пустой, незаполненный живыми эмоциями. И ребенок понесет эту пустоту через свою жизнь, и станет заполнять ее разными вещами и событиями, например, постоянными болезнями, ведь в таком случае эмоциональный отклик окружающих гарантирован. Но пустоту не заполнить, на то она и пустота.

Достаточно хороший эмоциональный контакт между матерью и младенцем – это залог того, что психическое развитие ребенка будет происходить должным образом. Только тогда образ заботящейся, преданной матери прочно закрепляется во внутреннем мире ребенка. Это значит, что когда ребенок вырастет и станет взрослым, у него будет стойкое ощущение того, что он достоин заботы, и, более того, такой человек будет способен сам о себе заботиться так, как это делала мать: в нужном случае утешать, поддерживать, успокаивать, поощрять, доверять самому себе и своим ощущениям и переживаниям. Если же там, где должен быть эмоционально насыщенный контакт ребенка и матери, царит пустота, то эти материнские функции никак не могут быть присвоены человеком. И тогда он всегда будет искать кого-то или что-то, что будет давать ему ощущение заботы и поддержки, покоя и удовольствия. Психосоматические больные (и дети, и взрослые) находятся в постоянном бессознательном поиске утешающей мамы, причем к реальной матери это может не иметь никакого отношения, ведь это ностальгия по очень раннему контакту с матерью, это тоска по всемогущей и бесконечно любящей матери (именно такой видят свою мать маленькие дети).  Часто в этом безмолвном и неосознанном поиске роль говорящего и призывающего берет на себя тело, а у него есть миллион способов заставить другого увидеть и эмоционально отозваться на  глубоко спрятанную даже от себя самого немую душевную боль.

Попова Татьяна Анатольевна, детский психолог, медицинский психолог, сотрудник Психоаналитического центра на Карповке (Санкт-Петербург).